Дорогие друзья! Завершая тему «финского дела», сфабрикованного в 1938 году Тарским НКВД, предлагаем вам статью Татьяны Четвериковой, опубликованную в 2002 году в 5-м томе Книги памяти «Забвению не подлежит» о судьбе Вейно Лескинена и других «финских шпионах», приговорённых Омской особой тройкой 22 октября 1938 года.
По каким-то причинам сведения о Вейно (Вайно) Фёдоровиче ЛЕСКИНЕНЕ, 1906 г.р., жителе с. Логиново Колосовского района, работавшем маляром, не были включены в Книгу памяти. И только эта статья Татьяны Георгиевны, работавшей с его следственным делом в Омском архиве ФСБ, вернула из небытия имя человека, который, вероятно, не выдержав допросов, во время одного из них выбросился из окна кабинета следователя НКВД и был убит при задержании.
Татьяна Четверикова – «Страшный счёт»
Протокол заседания тройки НКВД времён 1937–1938 годов больше похож на реестр. Слева – порядковый номер, фамилия, сведения о человеке, уместившиеся в 6-10 строк, справа – вердикт: расстрелять, 10 лет лишения свободы, освободить с зачётом предварительного заключения. Последнее намного реже, чем первое. Из протокола нельзя извлечь ничего человеческого: ни обсуждений, ни сомнений, ни доводов – реестр и подписи членов тройки.
...Как им спалось после такой работы?.. Но это эмоции, а вот факты. 22 октября 1938 года – это было одно из последних заседаний – тройкой рассмотрены дела на 320 человек. Хотя слово «рассмотрены» здесь неуместно. Нельзя за несколько часов вникнуть в судьбы 320 человек, определить их степень виновности или невиновности. Даже если каждому уделить одну минуту, это и то займёт более пяти часов. Но тройка доблестно справилась: 90 человек были приговорены к высшей мере наказания, остальные – к разным срокам лишения свободы.
Протокол №70 – особенный, он венчает «многотрудную» операцию НКВД по ликвидации многочисленной и разветвлённой сети разведорганов Финляндии. Агентов вражеской разведки находили везде: в Седельниковском и Тарском, Большеуковском и Щербакульском, Калачинском и Знаменском, Саргатском и Большереченском районах, находили в Тюмени и Тобольске, которые тогда входили в состав Омской области. Были враги и, что называется, под самым носом – на строительстве пединститута и жилого дома облисполкома в Омске. «Маскировались» они под строителей, печников, грузчиков, лесорубов, сапожников, колхозников... Была, правда, рыба и покрупнее: начальник станции Чаны Омской железной дороги Матвей Петрович Ахонин (обрусевший вариант финских имени и фамилии: Матти Ахонен). Этот даже сумел пробраться в партию, а сам «засорял ж.-д. транспорт классово-чуждыми элементами, занимался диверсионно-вредительской работой...»
«Классово-чуждым» элементом был и Василий Матвеевич Хирс. Родился он в Сибири, в Калачинском уезде, по национальности – финн, днём – колхозник, вечером – лютеранский священник. А ведь Бога большевики отменили!
В основном же попавшие в жернова органов НКВД по нескольким делам, заведённым на «агентов финляндской разведки», были перебежчиками. В начале тридцатых, когда в Финляндии была страшная безработица, они в поисках работы уходили за кордон, а получали ссылку. Когда, хлебнув советского рая, пытались вернуться, попадали в лагерь. Большинство из них были «вне подданства», т. е. совершенно бесправными людьми. В таком же положении оказывались и те, кто переходил нелегально границу из идейных соображений. Были расстреляны по приговору тройки Юхан Столт – финн, некогда состоявший в Норвежской рабочей партии, сосланный в село Иванов Мыс Тевризского района, член компартии Финляндии Онни Русско, в ссылке рубивший лес в том же Тевризском районе.
Встречаются в этом скорбном списке и русские фамилии – их всего семь, один эстонец – Эдуард Сольман, супружеская чета Цаки Зислис и Фатима Гольдман – румыны. Но все они пересекли советско-финскую границу, а значит, работали на разведку Финляндии. И будто бы не было гражданской войны, отколовшей от Российской империи значительные территории, будто бы не разрывались из-за этого родственные связи, не ломались человеческие судьбы. Если «оттуда» – значит враг. И пусть Николай Арсентьев был постоянным участником забастовок рабочих в Финляндии, преследовался полицией, семь раз арестовывался. Он вернулся на Родину, чтобы сначала быть сосланным в Тару, а после быть расстрелянным «за связь с финской разведкой».
Охват был таким широким, что попал во враги народа даже приехавший в отпуск к отцу в родную Орловку Калачинского района Иван Клемберг, проживавший на острове Сахалин и работавший там в рыбтресте. Вспомнили, что отец его был некогда «зажиточным крестьянином». Отца, которому уже перевалило за шестьдесят, тоже взяли. Правда, не расстреляли. Сыну дали пять лет лишения свободы, отцу зачли в наказание срок предварительного заключения. Хоть и природные финны, но свои, сибирские.
Протокол №70 был подписан 22 октября 1938 года, а уже в январе следующего начался пересмотр дел. Вероятно, шиты они были такими белыми нитками, что даже высокому начальству бросалось в глаза. Многие из осуждённых финнов были освобождены: кто-то в результате судебных разбирательств, кто-то по постановлению органов НКВД о прекращении дела «за недоказанностью». Но девяносто жизней уже невозможно было вернуть, ещё около двадцати человек умерли, не дождавшись пересмотра дела, один – Вейно Лескинен – покончил с собой, выбросившись из окна во время допроса. Но и выбравшиеся из тюрьмы долгие годы несли на себе страшную мету произвола. Реабилитированы полностью они были полвека спустя.
Прокурорское заключение от 30 ноября 1999 года: Лескинен Вейно Фёдорович, 1906 года рождения, был арестован 5 февраля 1938 года Колосовским РО НКВД... Будучи привлечён к ответственности по статьям 58-6 и 58-10 УК РСФСР, «он в процессе допроса у следователя выбросился из окна, но при задержании был убит при оказании сопротивления. Материалами уголовного дела его вина в шпионаже не доказана, а антисоветская агитация не является преступлением, поэтому он подлежит реабилитации посмертно».
...Нет, никогда не привыкнуть к этим папкам, хранящимся в архиве ФСБ. Каждая из них, даже самая тонкая, хранит печать времени и человеческую трагедию. Вот и эта, не очень объёмная папка с материалами дела П-10596. Впервые открыта она 5 февраля 1938 года, а захлопнута на долгие годы 22 октября того же года. И внутри неё три трагических судьбы.
Одна из них оборвалась 20 марта 1938 года в пять утра отчаянным прыжком в окно, две другие – в октябре того же года – по решению тройки НКВД.
Все трое были финнами, все трое верили в то, что в Советском Союзе человек свободен и счастлив, а главное – у него есть работа, которой он может прокормить себя и свою семью. Сотнями переходили в начале 30-х советскую границу уставшие от безработицы и голода люди. Тем более что Финляндия ещё совсем недавно была частью России. Переходили и попадали в цепкие лапы НКВД. В каждом видели шпиона и диверсанта: за нелегальный переход границы почти каждый получал три года ссылки в отдаленный район страны, а потом – жизнь без гражданства, без документов, вечным изгоем. А уж когда по всей стране начался поиск «врагов народа», спастись у финских перебежчиков не осталось ни малейшего шанса. Даже месячная загранкомандировка почти всегда гарантировала 58-ю статью, а уж нелегальный переход через границу – тем более.
В деле П-10596 сохранилось два протокола допроса Вейно (Вайно) Фёдоровича Лескинена. Первый, от 5 февраля 1938 года, уместился на одной трети стандартного листа: в нём один вопрос и один ответ. Вопрос стандартен: «Следствие располагает сведениями, что вы систематически занимались контрреволюционной агитацией против советской власти и восхваляли капиталистический строй». Ответ не менее стандартен: «Нет, я этого не признаю, потому что я против соввласти агитацию не проводил и капиталистический строй не восхвалял».
Далее следует протокол очной ставки с Андреем Хасаненом от 18 марта 1938 года, на которой уже сломленный и, вероятно, испытавший на себе все «методы» дознания Андрей Иванович покорно повторяет: «На очной ставке в присутствии обвиняемого Лескинена заявляю, что весной 1936 года работал на строительстве школы в Колосовском районе, в частной беседе наедине Лескинен мне сказал, что является шпионом финских разведывательных органов, с тех пор я и проводил с Лескиненом шпионскую деятельность финских разведывательных органов до дня нашего ареста».
Заметьте, ничего конкретного, никаких фактов, только общее обвинение!
На вопрос следователя, признаёт ли Лескинен себя виновным, отвечает: «Категорически отрицаю свою причастность к финским разведывательным органам и заявляю, что я к финским разведывательным органам никакого отношения не имел и не имею. Показания обвиняемого Хасанена на очной ставке отрицаю». На этом очная ставка, если верить протоколу, закончена.
А через два дня, в пять часов утра произошло то, что на языке постановления о прекращении следствия звучит так: «Будучи на допросе 20 марта с/г обвиняемый выбросился из окна, при задержании оказал сопротивление и был убит...» Протокол осмотра места происшествия позволяет представить хоть в какой-то мере, что произошло на грани ночи и утра 20 марта 1938 года:
«Во втором этаже окротдела НКВД (в г. Таре. – Т. Ч.) в комнате №21 выбито летнее и зимнее два стекла большого размера, обнаружены следы человека в садике, в который выходит окно второго этажа 21-й комнаты, расстояние от окна до места нахождения следов человека, одетого в валяные пимы, – метр. Дальше след проходит к загородке, высота которой содержит около полутора метров, с другой стороны загородки след исчезает, т. е. его отпечатки не видны ввиду обледенения снега на тротуаре и дороге. Из объяснения курсанта Омской школы А. установлено, что 20 марта 1938 года в 5 часов утра им производился допрос обвиняемого Лескинена, последний сильным прыжком бросился в окно и совершил побег...»
А вот из акта осмотра тела: «...волосы тёмно-русые, глаза открытые, рост 1 метр 87 см. Одет: пиджак из хлопчатки, две рубашки, брюки, кальсоны, пимы валяные, на рубашке имеются свежие следы крови». Две пули получил обвиняемый Вейно Лескинен, отчего и наступил «смертельный исход».
Вид на Базарную площадь Тары с балкона бывшего торгового дома купца К.В. Балыкова (в 1930-е – НКВД, позже – ГОВД), ок. 1935 г. На переднем плане – тот самый дворик около здания НКВД. На заднем плане – Пятницкая церковь (взорвана вместе с Тихвинской церковью в 1951 году). Со второго этажа именно этого дома выбросился Вейно Лескинен во время допроса.
Источник – группа «Расстреляны в Таре».
Кем же был этот парень, решивший разом оборвать все муки и издевательства. Ведь он прекрасно понимал, что ему не скрыться, не убежать, раз уж в урмане, в Колосовском районе, нашла его жёсткая длань НКВД. Вейно Лескинен родился в 1906 году в Финляндии в городе Элзинге, имел профессию маляра, был женат на русской девушке Лиде, что работала продавцом сельпо в Логиново Колосовского района. Вот, пожалуй, и всё, что можно узнать из анкеты. Есть и уточнение: перебежчик, из рабочих. Значит, свой, из пролетариев.
Да, видно, когда начинается борьба против собственного народа, «своих» не бывает. Недаром столько чекистов закончили свой путь в подвалах НКВД!
Вейно погиб, а для рыбака Андрея Хасанена из той же Колосовки и шофёра Эйно Юккело из Больших Уков путь на Голгофу ещё не был окончен. Чудом сохранилась в папке с делом П-10596 тюремная фотография Андрея Хасанена. Сколько боли, муки и безысходности в его глазах! Уж он ли не сторонник советской власти! Полтора года в гражданскую воевал на стороне Красной армии, сам из крестьян-бедняков, профессия самая что ни на есть мирная – строитель-каменщик. Бежал в СССР от безработицы, а потом – ссылка, жизнь без документов и права выехать куда-либо.
Первый допрос – 5 февраля 1938 года, та же треть страницы: не признаю... капстрой не восхвалял... контрреволюционной агитацией не занимался... А вот 4 марта следователь задает вопрос, больше похожий на мягкое увещевание: «Своим упорством на следствии и отрицанием принадлежности к разведывательным органам вы показываете себя квалифицированным шпионом, скрывающим свою и других лиц разведывательную работу, проводимую в СССР в пользу Финляндии, тем самым усугубляете свою вину перед советской властью. Следствие требует от вас правильных и подробных показаний». Никакой логики, полный абсурд! Но обвиняемый тут же отвечает: «Да, не желая скрывать от следствия своих преступлений, я убедился в бесцельности дальнейшего запирательства, решил рассказать всё известное мне о шпионской работе...» Как добивались такого «просветления», мы теперь знаем.
И ещё раз доказывает неслучайность таких признаний то, что начало протокола допроса Эйно Юккело от 9 марта 1938 года слово в слово совпадает с протоколом допроса Андрея Хасанена. Детали и разночтения пошли потом: один – Андрей – был завербован в городе Сордовало начальником полиции Иормаком, другой – в городе Котка начальником полиции Киви-харью. Андрей пересекал сухопутную границу, Эйно – на моторной лодке – морскую. Оба получили перед «заброской» в Союз некие суммы в финских марках. Если у Андрея в Союзе жены не было, то Эйно перебежал в Союз с женой. Оба хлебнули достаточно, чтобы пожалеть о своём бегстве с родины, и оба пытались нелегально возвратиться, были задержаны и отправлены в Сибирь, а зимой 1938 года их, а также их товарищей по несчастью собрали по всем сёлам и объявили шпионами. Вероятно, тот, кто вёл следствие, не предполагал, что кто-нибудь когда-нибудь заглянет в папки с делами осуждённых и увидит неприкрытый произвол и беззаконие, творимые сотрудниками НКВД.
Из протокола Эйно Юккело (на вопрос, с каким заданием он был заброшен в Союз): «Остановиться в Ленинграде, устроиться на авиационный завод, информировать о его работе и настроении рабочих». Как будто тому, кто вёл допрос, непонятно: никогда бы на военный завод человека «с той стороны» не взяли. И такого абсурдного задания разведка вражеской страны дать не могла. Был у следствия ещё один факт «шпионской деятельности» Эйно. Он признается: «...Во время этапирования в Тарскую тюрьму, в дороге, написал своей жене письмо, в котором просил, чтобы она сообщила финскому консулу в гор. Москву, что всех финских перебежчиков арестовывают». На это следователь вопрошает: «Скажите, как вы рассматриваете данное вами сообщение финскому консулу об аресте финских перебежчиков?» И, вероятно, уже сломленный следствием человек отвечает: «Да, такое сообщение было бы шпионского характера».
Нет, не это должны были расслышать в словах Эйно и других финнов, поверивших рассказам о свободе в Союзе, представители карающего ведомства. С горечью рассказывает обвиняемый, что дважды оформлял документы на принятие гражданства СССР, ответа же не получил. Потому и хотел обратно, что считал: «...Финские перебежчики все пропадут с голоду, документов нам никогда никаких не дадут, мы будем здесь жить постоянно и не сможем никуда выехать, нужно просить консула, чтобы нам разрешили выехать обратно в Финляндию...» Это тоже из протокола допроса. Нет, не человеческую трагедию, а злобный умысел видели во всем сотрудники Тарского НКВД. Да и что там несколько десятков иностранцев-финнов, когда тысячами отсылались на расстрел свои, родные: русские, украинцы, казахи, татары... И тоже за шпионаж, контрреволюционную деятельность, антисоветскую агитацию. А для правдоподобия, хотя это «правдоподобие» явно смахивает на плод больного воображения, придумывали всяческие «шпионские страсти». Подумать только: начальники полиции разных городов вместо того, чтобы наводить порядок и бороться с преступниками, вербуют безработных в шпионы, дают заведомо невыполнимые или абсурдные задания (информировать о делах в таёжном колхозе, например), платят им деньги, да ещё и подпольные клички дают! Из протокола А. Хасанена: «...Я являюсь руководителем шпионской группы, по-фински такой человек называется "кешкуш", в переводе на русский язык означает "центральный"». Это самое «кешкуш» якобы присвоил Андрею начальник полиции Иормак. Был свой «нелегальный псевдоним» и у Эйно Юккело.
По делу с Хасаненом, Юккело и Лескиненым проходили ещё несколько финнов-перебежчиков. Им тройка определила по 8–10 лет лагерей, они вышли живыми из мрака 1937–1938 годов, а год спустя начался пересмотр дел. Их рассматривали в судебных заседаниях, где обвиняемым предоставлялось право рассказать правду и о себе, и о методах следствия. Многие были освобождены «за отсутствием состава преступления». Но для троих исход этой истории был смертельным: Лескинен выбросился из окна и был застрелен, Хасанен и Юккело приговорены в октябре 1938 года к высшей мере наказания тройкой НКВД по Омской области. Все трое посмертно реабилитированы в конце 90-х годов, через 60 лет после смерти.
...И ничего не знают в далёкой северной стране о судьбе своих близких семьи Андрея Хасанена и Вейно Лескинена, ушедших за кордон в тяжёлые времена, а также родные Эйно Юккело: брат Армас и сестра Виола, дети Атсара Юккело. Сколько тяжёлых дум передумано, сколько свечей возжено у икон, сколько надежд не осуществилось – один Бог ведает…
Татьяна Четверикова – «Страшный счёт»
Статья опубликована в 2002 году в 5-м томе Книги памяти «Забвению не подлежит»
P.S. Упоминающиеся в статье СОЛЬМАН Эдуард Янович, 1900 г.р., житель д. Лилейка Седельниковского района, эстонец, рабочий колхоза «Тулевик» и АРСЕНТЬЕВ Николай Константинович, 1909 г.р., житель Тары, русский, печник окрисполкома были расстреляны в Таре 26 ноября 1938 года.
В этот же день были расстреляны по «финскому делу», русские по национальности (предположительно, все – бывшие граждане Финляндии) жители Ежовского района:
ИЛЬИН Иван Елисеевич, 1895 г.р., житель д. Мешково, кладовщик колхоза им. Кирова
ПЕТРОВ Алексей Семёнович, 1884 г.р., житель с. Евгащино, охранник пункта «Заготзерно»
КАРНОВИЧ Михаил Алексеевич, 1893 г.р., житель Тары, грузчик на пристани.
А проживавшие на момент ареста в д. Орловка Калачинского района финны, отец и сын, КЛЕМБЕРГ Иосиф Егорович, 1878 г.р., член колхоза им. Буденного, и КЛЕМБЕРГ Иван Осипович, 1910 г.р., колхозник, также приговорённые 22 октября 1938 года, были коренными жителями Тарского района: оба родились в с. Финны Знаменской волости Тарского уезда.
Комментарии Ольги Алфёровой. Источник – группа «Расстреляны в Таре»