Владимир Новиков – «Из рода потомственных мельников»
В моём родном селе Строкино Колосовского района Омской области 5 сентября 1937 года была арестована группа колхозников и заведено групповое уголовное дело на восемь человек по ст. 58-8-10 УК РСФСР. Среди них был родной брат моего деда Александр Акимович Новиков. Ради памяти о нём я запросил в архиве УФСБ по Омской области его дело. Очерк о его интересной, трудной и трагической судьбе напечатан в одном из томов Книги Памяти.
Однако меня в этом уголовном деле заинтересовал ещё один земляк, о котором я кое-что знал по рассказам моего отца, а также по воспоминаниям старожилов села. Звали его Яков Терентьевич Шевелёв, 1890 года рождения. В документах дела значилось, что он кулак, бывший владелец мельницы, имевший батраков, лишённый избирательных прав «за систематическую эксплуатацию наёмного труда в своём хозяйстве с целью извлечения себе прибыли». В день ареста работал колхозным плотником и мельником. Семья: жена Христиния – 47 лет, дочь Наталья – 19 лет, сын Егор – 12 лет.
В справке и обвинительных документах, составленных сержантом госбезопасности Тарского ОО НКВД Туркиным и Колосовского – Красновым, арестованному вменялась в вину контрреволюционная деятельность, антисоветская агитация и что он, якобы, входил в кулацкую контрреволюционную группу, организованную кулаком Г.К. Шестопаловым.
Меня особенно заинтересовали его ответы на вопросы следователей – они правдивы и откровенны, как ответы ребенка на вопросы грозного дяди. Кто знает, отрицал бы он все обвинения: «не говорил», «не агитировал», «не высказывал», так, может, и осудили бы его не так строго...
«Вопрос: Следствие располагает сведениями.., что вы в августе сего года на мельнице говорили колхозникам о том, что в Советском Союзе живётся плохо, а раньше при царизме жилось лучше. Вы признаете это?
Ответ: Да, я говорил, что у нас в Советском Союзе жить очень тяжело: нет хлеба, приходится жить впроголодь, а также не можем одеваться, обуваться, нет никаких товаров, ходим голые и босые. В колхоз загнали насильно и там приходится работать день и ночь. Если взять старую жизнь, тогда жили лучше, имели свое хозяйство, хлеба всегда достаточно было. Имели лошадей, и куда вздумается ехать – едешь. А теперь об этом и думать не приходится. Всё время приходится ходить пешком.
Вопрос: Одновременно вы, став на защиту троцкистов, доказывали колхозникам, что зря этих людей расстреливали, а семьи их высылали?
Ответ: Да, с моей стороны были разговоры, я говорил в июле месяце на мельнице среди колхозников, что советское правительство зря расстреляло троцкистов, они вели правильную борьбу в интересах крестьянства, вёл эти разговоры, потому что я плохо разбираюсь в политике.
Вопрос: Вы говорили, что машины завозят из заграницы, а своего ничего не производят?
Ответ: Точно не помню, но, кажется, был разговор.
Вопрос: Вы говорили против новой Конституции, что от неё нам нет никакой пользы – это только обман народа. Вы признаёте это?
Ответ: Да, с моей стороны были разговоры, что новая Конституция является только обманом народа, потому что раньше жили без Конституции, а хорошо было жить.
Вопрос: К вам на мельницу приезжали часто Новиков, Шестопалов и другие (перечисляются фамилии арестованных)?
Ответ: Да, эти люди бывали у меня.
Вопрос: Для какой цели?
Ответ: У нас никакой цели не было. Просто приезжали молоть зерно и обратно уезжали.
Вопрос: Вы не только собирались, чтобы смолоть зерно, но и проводили нелегальные сборища для проведения антисоветской работы. Вы признаёте это?
Ответ: Нет, этого я не подтверждаю».
Подследственный, видимо, не владел грамотой, и под текстом протокола – оттиск пальца.
Здесь для примера можно привести выдержки из показаний некоторых свидетелей. Они-то и давали все сведения для составления протоколов допросов.
«Свидетель В.: «Шевелёв говорил, что советская власть держится на волоске и скоро её не будет. Он угрожал активистам колхоза, что ты нас раньше раскулачивал, грабил по указке советской власти...»
Свидетель К. П.: «Он на мельнице говорил, что раньше запряжёшь лошадку и едешь, как барин, даже люди завидовали. А теперь надо кланяться колхозному начальнику, чтобы дал коня».
Видимо, арестованному было невдомёк, что его правдивые ответы как раз и явятся отягчающими обстоятельствами и будут подчеркнуты красным карандашом. А уж тройка, имея огромное количество подобных дел, была просто не в состоянии изучить их досконально и при вынесении приговора ориентировалась на след красного карандаша и на лимит, спущенный из Москвы. Поэтому Шевелеву и ещё шестерым его землякам вынесли вердикт – высшая мера наказания. И только одному из этой группы при такой же одинаковой «вине» определили десять лет лагерей. Все они в 1957 году были реабилитированы. По делу Якова Шевелёва президиум Омского облсуда определил: «реабилитирован за недостаточностью собранных улик»...
А кто он был? В чём его отличие от свидетелей – людей, по воспоминаниям, не отличавшихся природным трудолюбием, потому и живших бедно. Был он из рода потомственных мельников. Отец его Терентий, переселившись в сибирское село из далекой Курской губернии, сразу же построил ветряную мельницу на возвышенном месте на берегу речки Оша и своих троих сыновей научил этому делу. Особыми способностями отличался старший Яков.
Жизнь ветряной мельницы недолговечна. Быстро на семи ветрах в постоянной работе изнашиваются её деревянные крылья, валы, шестерни, стираются каменные жернова. Когда отцовская мельница пришла в негодность, Яков собственноручно построил рядом с отцовской свою, даже кое-что усовершенствовал в конструкции механизма и во внешнем облике. Помогал ему в работе средний брат Григорий. Во многом сказались отцовские уроки. Без каких-либо математических расчётов, с помощью простого столярного и плотницкого инструмента Яков точно вырубил из березовых кругляшей валы, шестерни, зубцы на них. Тяжелые каменные жернова купил у тарского купца. Торговля жерновами в то время была отлажена. Спрос на них был по всей России очень большой. Мастерство Якова получило широкую известность. За советом, за помощью к нему приходили и приезжали из других сёл и деревень мастера мельничных дел. Благо, таких ветряков в других селениях было много. А это показательно – много мельниц, значит, много хлеба. Тут воистину подтверждаются слова Якова Шевелева на допросе: «Хлеба всегда достаточно было». Хлеб выращивал каждый крестьянин на собственных десятинах земли.
Судьба трёх сыновей сложилась по-разному. Якову и Григорию с началом первой мировой войны пришлось послужить «Вере, Царю и Отечеству». Домой вернулись перед самой Гражданской войной и опять – к своему мукомольному делу. А вот младшего Михаила, ранее не служившего, мобилизовали в колчаковскую армию. Домой он так и не вернулся. Но где-то в 20-х годах обнаружил себя, прислав родным письмо аж из китайского города Харбина. Как он там оказался, тому, кто знает историю, понятно. А вот какими путями письмо в столь сложное время дошло из-за границы – одному Богу известно.
В письме, естественно, были изложены мытарства Михаила, бежавшего с остатками колчаковской армии на Восток, и тоска по родным и родному краю. Письмо не прошло незамеченным компетентными органами. Братьев вызвали «куда следует», и они отвечали на вопросы сотрудника ГПУ. Ответить брату не разрешили, сказали: он враг и обратной дороги на родину ему никогда не будет. Дальнейшая судьба младшего Шевелева неизвестна.
Трудные времена переживала русская деревня: продразверстка, продналог, НЭП... Земля оставалась за крестьянами, распределенная по едокам в семье. Мельницы ещё принадлежали хозяевам и работали в полную нагрузку. Особенно задействована была мельница Якова Шевелёва, потому что, по рассказам старожилов, качество помола было самое высокое.
Но вот нагрянула коллективизация. Якова сразу местные власти записали в кулаки. Многое, нажитое своими руками, своим потом, пришлось отдать в колхоз: лошадей, коров, прочую живность, а также сенокосилку, плуг, амбар. Мельницу он отдал колхозу без какого-либо сопротивления, потому его и оставили при ней мельником. Мельница также работала исправно, хотя и с большими перерывами из-за отсутствия зерна. Каким-то чудом, лишив хозяина имущества, его всё же не сослали «за болото». Может, потому, что вовремя вступил в колхоз, но всё же лишили избирательных прав «за систематическое использование наемного труда в своем хозяйстве с целью получения своей прибыли». Оставили его ещё и потому, что как специалист по мельницам, он был нужен колхозу. А мельниц в селе было несколько, и все они иногда крутили жернова, размалывая в муку то жалкое зернишко, что получали колхозники на трудодни.
Нельзя не сказать несколько добрых слов о его жене Христинии. Она тоже была мастерицей на все руки, особенно славилась выпечкой вкусных хлебов. И секретов не таила, делилась умением с другими хозяйками. А уж в праздники, Пасху или Троицу, её куличи или всякая стряпня удивляли многих. Годы спустя, когда уже не было мужа, а потом грянула Великая Отечественная война – в семьях голод, жизнь на выживание – колхозное начальство поручило Христинии, зная, какая она мастерица, выпекать хлеб для работающих в поле и на зерноскладе. На каждого работающего причиталось по 200 граммов хлеба. Количество едоков в семье не учитывалось.
Я был у матери один, а у соседки – трое. Сидим, бывало, мы, ребятишки, на городьбе возле зерносклада и ждём, когда же по окончании работы нашим матерям кладовщик будет резать каральки (калачи). А потом матери, отщипнув себе кусочек, может, более голодные, чем мы, отдавали нам большую часть хлеба. «Вам, ребятишки, надо расти здоровыми!» – говорили они. До сих пор мне кажется, что это был самый вкусный хлеб в моей жизни.
О зерноскладе тоже хотелось бы сказать несколько слов. Представлял он удивительное зрелище: сооружение, сработанное фантазией местных «проектировщиков» 1932 года: десятка два бывших кулацких амбаров в два ряда, стена к стене, образовавших как бы улицу. Их хозяева жили в селе или томились и гибли где-то в Васюганских болотах. Дедушка мой работал на этом складе сторожем и хорошо знал, чей тот или иной амбар, потому что сам участвовал в доставке их с кулацких подворий и расстановке на место. Потом, когда привозили на фургонах с полей зерно, кладовщик указывал: ссыпайте в такой-то и называл фамилию бывшего владельца. Потом амбары пометили номерами. Стоял там амбар и дедушкиного брата, арестованного в одной группе с Яковом Шевелёвым.
При складе была построена сушилка зерна – просторное здание, сработанное из нескольких амбаров, которое отапливалось печками. Дров заранее заготовлено не было, и на дрова пошли ветряные мельницы, поскольку урожая хорошего колхозные поля не давали, и в мельницах уже не было проку.
И только одна мельница на всё большое село, та, что принадлежала когда-то Якову Шевелёву, осталась нетронутой и продолжала выполнять свою работу. Сюда привозили сельские мужики на помол свой мешок зерна, заработанный в колхозе на трудодни. Здесь, ожидая очереди, можно было поговорить о насущном, повспоминать прошлое...
Но подошёл 1937 год. Вот тут и получили слухачи задание «мотать на ус» всё, о чём говорят при встречах на мельнице да в кузнице местные «неблагонадёжные» мужики. И мотали, и выступали потом как свидетели. Вот так и мельник Яков Шевелёв, живший по правде, был навсегда лишён своего любимого дела и своей крылатой кормилицы. Вместо него стал на ней работать средний брат Григорий, уцелевший в кровавое время только потому, что одного доносчика из местных, проживавшего рядом в своей избёнке, но по характеру большого лодыря, пьяницу и завистника, он, как сам говорил, «часто подпаивал самогонкой, не скупился». Об этом Григорий рассказал по секрету моему отцу, когда мы где-то в конце 40-х годов привозили на помол мешок пшеницы. Мельница была уже ветхой, жернова сильно источились, и где-то через года три-четыре была она также разобрана на дрова. И только тяжелые каменные жернова, никому уже не нужные, валялись на берегу речки.
Вспоминается мне эпизод из детства. Бывало, пойдем купаться на Ошу, накупаемся до синего носа, а потом бежим греться на раскаленные солнцем эти жернова, уже наполовину вдавленные в землю. Сельчане говорили, что эти жернова от мельницы старика Терентия Шевелёва, которому когда-то помогали в строительстве его сыновья.
Много лет пролетело, но до сих пор вспоминают в селе мельников Шевелёвых и их деревянных «крылатых птиц». Голо-чисто на тех местах, где они стояли, и была в них большая нужда, как и в трудолюбивых людях, таких, как из потомственного рода мельников Шевелёвых. Один из которых безвинно погиб в годы тоталитаризма.
Владимир Новиков (Очерк опубликован в 11-м томе Книги памяти «Забвению не подлежит» в 2004 году).
Источник – группа "Расстреляны в Таре"