Видно, с летом пора проститься.
Август сменит сырая осень.
Ввысь порхнёт лето, словно птиц,
И дождем разобьется оземь.

Жалко только, почти всё лето
То учёба, то дом, то дача.
На стихи «наложили вето».
Только, видно, нельзя иначе.

Позже, в ВУЗе, где люд толпится,
Напишу вот такую строчку:
«Видно, с летом пора проститься».
И на этом поставлю точку.

ТРУБИТЕ, АНГЕЛЫ!

Мир встал у пропасти, дни наши на исходе.
Печати сорваны и Дьявол на свободе.
И меч архангела уж извлечён из ножен.
Трубите, ангелы! Армагеддон возможен.

Звезда полынь падёт, и воины крылаты
Нам возвестят о том, что пробил час расплаты.
Мир рухнул в пропасть так безумно и нелепо.
Трубите, ангелы! Я проклинаю небо!

Четыре всадника несутся по пустыне
И солнце серое над горизонтом стынет.
Трубите, ангелы! Вам явно не до сна.
Зовите всадника по имени Война.

Наш мир для схватки был отобран изначально.
Доскою шахматной он сотворен. Печально...
Свою игру начнут два воинства без спешки.
Трубите, ангелы! Ведь мы для вас лишь пешки…

Мрачный лес. Вокруг берёзы, сосны, ели.
Буреломы вперемешку с кедрачом.
В эту ночь они скрипели и шумели.
Если даже и шептались, то о чем?

Где-то в чаще скрип их был подобен плачу.
Чьи-то тени тихо двигались к костру.
«Это козни злой колдуньи, не иначе» -
Проводник шептал нам тихо поутру.

Мы смеялись над своим нелепым страхом.
Шли сквозь чащу, вновь прокладывая путь.
Но к обеду план похода наш шел прахом -
Заблудились и присели отдохнуть.

«То колдунья! - Говорил старик со злобой. -
Тропы путает, сбивает нас с пути.
И дорога обращается чащобой,
Сквозь которую отныне не пройти.

Прошлым летом трое местных из деревни
В этот лес пошли с рассветом по грибы.
Отыскали здесь руины зданий древних
И с символикой загадочной столбы.

Меж столбами ещё теплилось кострище.
Были слухи, что колдует там Яга.
Говорят, там раньше было городище...
Но об этом не поведает тайга».

Лес шумел. Шептались сосны вековые.
Как столбы, на чьих боках видна резьба.
А во тьме на лапы куричьи кривые
Наступала деревянная изба.

И скрипучим смехом древняя старуха
Хохотала, наблюдая за людьми.
Неказиста и уродлива, безуха…
Всё хрустела полусгнившими костьми.

Караван тянулся длинной вереницей.
Изнывал от зноя разномастный люд.
Обвязав седую голову тряпицей,
Пассажир кричал, как плох его верблюд.

Если вдруг проводники не соглашались,
На них с плетью поднималась вмиг рука.
Бедуины возражать и не решались,
Но сквозь зубы проклинали старика.

Что влекло сюда седого джентльмена,
Никогда не покидавшего Мадрид?
Для него ведь там кончалась ойкумена,
А теперь во взгляде алчность говорит…

Серебром платил испанец каравану,
Чтоб добраться до великих пирамид.
И теперь кричит погонщику-болвану,
Плетью хлещет бедуинов и хамит.

В пирамидах скрыты древние богатства.
В саркофагах фараонов злато есть.
Как гласили манускрипты из аббатства,
Золотых вещиц в гробницах тех не счесть...

Он рассказывал об этом на привале
И о том, что раньше был в аббатство вхож.
Бедуины молча слушали, кивали.
А потом испанцу в грудь вонзили нож.

Почему? Уже не прояснить картины...
Может быть за то, что бил их и хамил.
Ну а может так жестоко бедуины
Наказали «разорителя могил»...

Этот сон был реален до дрожи,
До мурашек. Лишь веки прикрыв,
Понял я - сны с реальностью схожи
И почувствовал ветра порыв.

Предо мной в ярком лунном сиянье
Парк возник и тропинка к пруду.
И едва сознавая деянье,
Я по этой тропинке иду...

Вижу девушку в платьице белом,
Вижу пруд в окружении лип.
Лик луны будто вычерчен мелом.
Слышу тихий и жалобный всхлип.

И тогда я шагнул к незнакомке,
Что сидела у самой воды.
Подобрался тихонечко к кромке,
На песке оставляя следы.

- Я упала. - она прошептала. -
Я упала на землю с небес.
Я ослушалась Бога, восстала…
Я ошиблась и дьявол воскрес…

В этом жутком и мертвенном свете
Посмотрела она на меня
И блеснул на груди, в амулете,
Ослепительный сгусток огня.

- Ничего. - я шептал. - Всё не важно.
Всё нормально, тебе повезло.
Не боятся его. Нам не страшно
В этом мире, нырнувшем во зло.