Город Тара, 1940 год. Люда и Лева Нюхаловы.

Людмила Алексеевна Вельяминова (28 июля 1923 - 16 июля 2012) — советская театральная актриса, заслуженная артистка РСФСР провела годы юности в Таре. Об этом времени она вспоминала в интервью журналисту Сергею Алферову, которое было опубликовано в альманахе «Тобольск и вся Сибирь – Тара» №16.

    " Заслуженная артистка России омичка Людмила Вельяминова (Нюхалова) посвятила актёрской профессии более 40 лет своей жизни. Она же дала первые уроки сценического мастерства своему мужу Петру Вельяминову, впоследствии народному артисту, известному всем по фильмам «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов». А ей самой путёвку в жизнь выдал тарский театр, в котором тогда ещё Люда Нюхалова делала первые шаги по сцене вместе с Михаилом Ульяновым.

 - Людмила Алексеевна, вы не коренная тарчанка, что же привело вашу семью в Тару?                                                               

    - Мы приехали в этот город в 1938-м. Бежали из Новосибирска, когда начались репрессии. Первым арестовали дедушку, работавшего на железной дороге машинистом. Затем увели папу. Он воевал на фронтах Первой мировой телеграфистом, был даже награжден за то, что заменил убитого командира, а в Гражданскую его как прапорщика мобилизовал Колчак. Отец был верным солдатом, дошел с каппелевскими войсками до Читы, потом вернулся. В анкетах всегда писал правду. Потом забрали дядю, служившего в Красной армии. Осталась фотография, где он в буденовке. Также арестовали мужа сестры бабушки и ее двух сыновей.

Когда перестали принимать передачи, бабушка, очень боявшаяся, что арестуют и маму, а нас, детей, заберут в детский дом, отправила её в Тару, к знакомым одной из своих сестер. Потом, продав, что было можно, собрала и нас. Добирались в весеннюю распутицу долго. Нагруженные вещами машины застревали в грязи, а лед на Иртыше прямо трещал под нами. У младшей бабушкиной сестры, ехавшей с нами, только что родилась девочка, ей и месяца не было. Как ни укутывали малышку, но она простудилась. Похоронили в какой-то неизвестной деревушке, где ночевали.

Мама до конца своих дней оставалась одна – ждала отца: вдруг в лагере выжил и вернется? Бабушка писала письма и запросы, даже самому Берии. Приходили уведомления, она их складывала, снова писала. Однако вразумительного ответа так никакого и не было. От страданий она и умерла, 5 ноября 1940 года. Вернулась из очереди за хлебом, за которым стояли всю ночь, номерки писали на ладошках, - и упала на пороге. Похоронили ее на новом, только что открывшемся кладбище, в середине второго ряда. Я часто приходила посидеть у могилы. Денег хватило лишь на деревянный крестик, от которого, наверное, уже ничего и не осталось. (По просьбе Натальи Смирновой – родственницы, занимающейся родословной и поиском материалов о потомках  Л. Тхоржевской, я попытался найти на старом кладбище Тары хоть какие то следы первых захоронений, а возможно и саму могилку. Безуспешно... Старые захоронения никем не прибирались, все заросло старыми деревьями и кустами, от могил не осталось не только каких либо крестов, надписей, но порой и самих следов могильных бугорков. Прим. – А. Титов).

Леокадия Тхоржевская.

- Какой осталась Тара в вашей памяти? Где вы жили? 

- Деревянные дома, деревянные тротуары, цветущие яблони. Особенно много белых деревьев было на улице Свердлова, на которой бабушка (прим. Леокадия Тхоржевская) сняла квартиру в бревёнчатом двухэтажном доме, в полуподвале. Наверное, раньше была какая-то людская, потому что лавки были встроены в стену. Неподалеку был старый кинотеатр (прим. «Октябрь»). Перед сеансами играла музыка, посмотреть фильм и потанцевать с тарскими девушками приходили офицеры военно-морской школы. И некоторые тарчанки были очень даже им под пару. Напротив, в городском саду, были летом танцплощадка и Зелёный театр, куда приезжали артисты на гастроли. Я любила туда зимой иногда заходить, по дорожкам погулять. По городу ещё стояли церкви, но уже полуразрушенные, а в пустых колокольнях летали лишь черные птицы.

У кого в Таре было своё хозяйство, коровка, огород, как-то жили. Мы же голодали, но бабушка, прекраснейшая портниха, шила нам одёжки из кусочков матерьяльца, и мы всегда выглядели прилично.

Когда меня взяли в театр, дали ордер на квартиру в двухэтажном доме на Советской, неподалёку от Дома Пионеров (прим.: Дом Пионеров  тогда размещался в доме И.Я. Хомякова (Тарский художественный музей). Там было что-то вроде актерского общежития. Рядом – парткабинет, в его библиотеке я листала журналы, выписывала в тетрадь интересные стихи, ставшие позднее очень популярными, как например, «У леса на опушке жила зима в избушке».

Хорошо помню и Красную больницу, за тюрьмой, где родила сына, в темноте, под пляшущие на потолке тени от коптилки – выдолбленной половины картошки, в которую что-то наливали (прим. обычно растительное масло) и вставляли фитилек – палочку с ватой.

Город Тара, 1939 г. Люда и Лева Нюхаловы слева.

- В какой школе учились?

- Учиться я пошла в 1-ю школу (прим. бывшая женская гимназия, впоследствии школа №10 и 5). Какие там были учителя!.. Подтянутые, стройные, всегда элегантно одетые… Нам, девчонкам, хотелось им подражать.

Город Тара, 1940-е годы. Людмила Нюхалова - 2 слева.

- Наверное, как и большинство молодежи вашего поколения, война заставила рано начать трудиться?

 - Где я только не работала! Сначала в библиотеке школы медсестёр, что была напротив городской больницы, потом в детском доме, организованном в начале войны специально для детей из прифронтовой полосы. Они поступали изголодавшими, кожа как рыбья чешуя… Валенок на всех не хватало, и пока полгруппы ребят учились в школе, - вторая половина ждала своей очереди.

- С кем из ссыльных вам приходилось встречаться, общаться, что это были за люди?

 - В 30-40-е годы Тара была интеллигентнейшим городом. Во многом, благодаря ссыльным и эвакуированным, они несли в город культуру. Те же эстонки, латышки, работавшие официантками в столовой, всегда были в накрахмаленных, беленьких фартуках и тапочках, начищенных  зубным порошком. Пусть простенько, но всегда со вкусом одевалась Хильда Удрас. Это она, кстати, Мишу Ульянова привела в театр. А её папа был прекрасным фотографом, снимал у себя дома. У меня тоже осталась сделанная им карточка.

Люда и Лева Нюхаловы с двоюродными братом и сестрой Эдиком и Элеонорой Тхоржевскими.

С нами в одном доме жил ссыльный скрипач, его жена, врач, никуда не могла устроиться на работу. Играя Ваню Солнцева в «Сыне полка», я, самоотверженный артист, по-пластунски ползла по грязной сцене и засадила себе огромнейшую занозу в грудь. А в это время кормила маленького ребёнка. Нарыв. В больнице дали направление – резать. Но эта женщина не побоялась взять на себя ответственность меня лечить, и обошлись без операции…

С Юрием Лазарисом я познакомилась, когда он зашел ко мне узнать, не нужен ли театру завлит. После какого-то строжайшего лагеря он был сослан со своей мамой в Тару, и его, всесторонне одаренного человека, писавшего прекрасные стихи, тоже не брали на работу. Сумел устроиться в районную газету, кажется, сторожем, хотя потом выпускал, по-моему, чуть ли не весь номер. Судьба его трагична: где-то в 47-м он скоропостижно умер…

Многие из ссыльных привозили с собой в Тару огромные стопки книг, а забирали с собой, уезжая, далеко не всё. Как-то брат принес домой собрание сочинений Ленина, целую серию «Жизнь замечательных людей» и много разных других томов. К сожалению, часть из них пришлось использовать в годы войны не по назначению. Зимой было так холодно, что на потолке выступал снег. Топить было нечем. Я воровала по два полешка в школе медсестер, заворачивала в бумагу и приносила домой. Их раскалывали на мелкие части, чтобы постепенно подкладывать в печку и успеть уснуть под одеялом в одежде. А иногда со словами: Да простит меня Владимир Ильич, бросала в топку его томик.

Город Тара, 1940 год. Людмила Нюхалова - 2 ряд слева.

- А когда и как вы попали в театр?

 - В надежде на стипендию и столовую я пошла в педучилище. Принесла свои документы и меня посадили на последний курс. Ходила на учебу с сеткой и двумя кастрюльками, в них носила домой, маме, пареную брюкву и щи из листьев капусты. Их получали на металлические жетончики, выдаваемые деревенским девочкам, а те, привозившие из дома сальце, калачики, отдавали их нам. Выстаивать приходилось долго, и вся эта длинная очередь, чуть покачиваясь, пела песни, причем самые новые, какие только появлялись:«На рейде большом», «Офицерский вальс»… Из этих девушек преподаватель языкознания Мошкин создал прекрасный народный хор, а мне отвел особую роль: «Люда, ты не пой с ними, за хор спрячься, и как только начнется веселый припев, выскакивай и пляши, как закончится, снова за хор уходи».  –«А, что я буду плясать?»  -«Что хочешь».

Город Тара, 1940-е годы. Людмила Нюхалова - 2 слева.

Завтра у нас концерт, мне в чем-то надо выступать. Всё в доме – шторы, одеяло – уже променяли на картошку, осталась на окне марлевая занавеска. Выкрасила её в розовый цвет и сшила из неё сарафан. Подруги дали бордовый платок с розами. Во время исполнения я выскочила из-за хора, заулыбалась в зал, растопалась, раскружилась, плясала от всей души. Опять спрячусь, а во время следующего припева выскакиваю снова. После этого концерта подошел ко мне мужчина странной внешности: вязанная тюбетейка на лысине, оранжевый пиджак-букле, клетчатые брюки. – «Деточка, вы знаете, что в Таре театр?»  – «Нет»  – «Вы не были на спектакле?»  – «Нет, у меня денег нет».  – «Приходите к нам на спектакль, а также в студию, организованную при театре». Это был Евгений Павлович Просветов.

- Что за артисты работали в тарском театре?

 - Одна половина (прим. труппы тарского театра) – это актёры театра Зеньковецкой, которых война застала на гастролях в Сибири, и они уехали, как только освободили Украину. Другую набирали уже здесь. Прекрасными актерами были Мария Даль, Анатолий Агарков, с которым мы играли в пьесе «Не всё коту масленица». Играл сам и ставил спектакли Илья Осипович Барбе. Он какого-то французского происхождения, после срока ему нельзя было жить в большом городе.

С прекрасно поющими украинскими артистами Просветов сумел поставить несколько музыкальных комедий, или, как бы теперь назвали, мюзиклов: «Периколу», «Сильву», «Морису». Мы с радостью участвовали в массовке. В «Периколе» три сестры держат кабачок. На их роли режиссер взял одну высокую актрису, худую-худую, другую маленькую, полную-полную, а третью – меня. Я должна была выбежать с кувшином и разливать вино со словами: «Пойте, пляшите и веселитесь, будем мы пьяны весь день». Хор пел: «Вина, вина, вина, кому налить?». Разве мне было до оркестра в это время? Главная скрипка, Соломон Самуилович, переставал играть, махал мне смычком. Просветову говорили: «Снимите ее с роли, поставьте другую, которая с оркестром не расходится». Но режиссер стоял на своём, а меня научил во время действия одним глазом смотреть на смычок. Перед премьерой он подошел ко мне за кулисами и сказал: «Пусть они там, в оркестре, хоть попадают, ты только не замолкай». С тех пор при случае рассказываю эту веселую историю опереточным артистам и говорю: «Я тоже играла в оперетте».

Людмила Алексеевна Вельяминова (Нюхалова), город Тара, 1946 год.

- Где же была сцена, на которой вы играли?

 - Располагался театр в бывшей синагоге, там шли спектакли, всегда с полным залом. Летом иногда играли в Зеленом театре, в городском саду. Ну, и конечно, мы объездили все районы и деревни. Добирались, на чем придется. Из сел присылали за нами лошадей, машину или трактор, если автомобиль застрянет и его нам не вытолкать. Зимой под длинное платье надевали валенки, так как в клубе, бывало, вода замерзала, а летом иногда просили раму выставить, чтобы было чем дышать.

В Таре театр просуществовал примерно до 1947-го, пока по всей стране мелкие тетры не начали снимать с дотации и закрывать. После этого коллектив еще работал, но уже не как тарский, а как передвижной театр со своей базой в Крутинке. 

- Была ли связь с омскими театрами?

- Да, связь с омскими театрами была. Директор привозил оттуда парики, костюмы. Некоторые актеры не только приезжали на гастроли, но и работали у нас. Например, с Малышевым из Омского ТЮЗа я играла в «Сыне полка». У меня даже в трудовой книжке есть благодарность за созданный образ.

Блестящим актером был Алексей Найчук, высокий, красивый. С ним мы познакомились, когда копали на Аркарке котлован. Работали весело, пели, а вернувшись в город, видим: на улицах пусто. Какое-то странное чувство. «Что случилось?» - спрашиваем первого встречного. «Война!» Парней сразу мобилизовали…

Те, с кем мне довелось работать в тарском театре, уже вернулись с фронта по ранению. На сцене нисколько не было заметно, что Алеша ранен в руку. Мы с ним играли парой. Его все любили и в знак признательности дарили каракулевые кубанки. Была в Таре такая традиция. Мне знакомый однажды посвятил стихи и сделал приписку: «Эквивалентно барашковой кубанке». Алексей впоследствии в Мурманске народного артиста получил. Но, так  случилось, что умер в таре. Тогда, по пути на родину, заезжал ко мне, мы долго с ним вспоминали те годы.

С Володей Правдиным я училась в школе. Его потом встретила на гастролях в Пятигорске, он там на телевидении работал. Прекрасно пел Витя Поплавский. Он был ранен в голову, носил постоянно шапочку, к сожалению, рано умер. Чуть позже пришел Миша Ульянов, хороший ясноглазый паренек. И ведь сумел Евгений Павлович разглядеть талант в этом тарском мальчишке – отправил его учиться в Омск, в театральную студию. Мои родные шутили порой: мол, что это ты Мишу Ульянова упустила? Да он был младше меня года на четыре, мальчик совсем! Я ведь тогда, в 20 лет, поработав воспитателем в детском доме, кончив педучилище, чувствовала себя такой взрослой.

- Удалось ли впоследствии общаться с Михаилом Александровичем?

 - Потом у меня были с ним короткие, но теплые встречи. Очень хорошо помню первую. Однажды мы с мужем смотрели фильм с участием Ульянова, и я сказала: «Вот этого парня я знаю, с ним начинала в Таре играть».  Потом нам стало известно, что Михаил работает в Вахтанговском театре. Когда вырвались на недельку в Москву, так хотелось посмотреть «Иркутскую историю», но билетов не купить. Вельяминов мне говорит: «Ты же знаешь этого парня. Может, он тебе поможет достать билет?»  - «Что ты, я стесняюсь! Он меня, наверное, уже забыл». – «Иди, иначе здесь только время потеряем».

И вот мы встали под арку дома напротив служебного входа в театр, караулим. Петр узнал его первым, а я оробела и, только когда за ним закрылась дверь, ринулась вперед. Распахиваю дверь – там лестница вниз. Он на последней ступеньке, и я сверху кричу ему: «Миша!» Он замер, медленно стал поворачиваться. «Миша, если вы меня сейчас же не узнаете, мне скажут, что я Вас выдумала». – «Люда?!» Объяснила ему свою беду. «Сегодня уже ничего не получится, но на завтрашний спектакль я тебе оставлю два билета вот тут на проходной, у дежурной».

На следующий день идем в театр, люди еще за квартал спрашивают: «У вас нет лишнего билетика?». А я такая счастливая – сразу к служебному входу: «Здравствуйте, мне тут должен был Ульянов…» - «Да, да, да…»

Билеты оказались на второй ряд. Я всех глазами словно пожирала, а фраза ведущих « и так бывает», казалось, была обращена именно ко мне. Когда артисты вышли на поклон, Миша помахал мне рукой.

Прошло много лет, прежде чем нам удалось увидеться снова. В Омске, на встрече в Доме актера. Я сидела с краю. Актеры спускались по одному, он меня взял за руку, идем рядом, я спрашиваю: «Миша, вы меня узнали?» - «Конечно, узнал, хоть и немало изменились». Сколько потом с ним встречались, всегда поинтересуется: «Как ты? В каком театре? Как работа? Дети?» Почти наизусть помню его искренние слова на открытке, что прислал он на мой юбилей, а в самом конце: «Пусть нас долго согревают наши тарские денечки!». Несмотря на известность, множество наград, должность руководителя ведущего театра страны, он оставался простым человеком, добрым и внимательным. По-моему, эту черту характера воспитала в нем малая родина.

- Ключевой фигурой тарского театра 1940-х был Евгений Просветов. Что вы можете рассказать о нем?

 - Мне повезло, что встретила и такого талантливого, умного человека, заставившего меня полюбить эту профессию, сам процесс работы над ролью, самый трудный. В пьесе «Свои люди – сочтемся» я играла Липочку. Он мне: «Это купеческая дочка. Она объелась ватрушек, у неё масло течет по губам. Она замуж хочет. А ты мне Людочку опять, я это уже видел». Я уйду за кулисы, плачу. Евгений Павлович у кого-нибудь спросит: «Что она там делает?» - «Ревет» – «Пусть идет сюда!». Подхожу к нему, и он: «Запомни, если режиссер тебе говорит: «Плохо, нужно иначе», значит, он в тебя верит, что ты можешь сделать иначе. А вот когда он будет молчать, ему будет все равно, тогда плачь». Или ещё: « Будет больно – лучше поплачь, но никогда не злись, потому что злости и глупости на сцене не скроешь». Его слова запомнила на всю жизнь.

Просветов был бы доволен своими учениками. Не знаю, думал ли он, что из этой скромной маленькой девочки что-то выйдет. Но я выдержала и 41 год проработала в театрах Татарска, Абакана, где встретила Петра Вельяминова. С ним вместе уехали в Тюмень, потом был ещё Дзержинск. Получила звание заслуженной артистки России в Иркутске. Уже вместе с дочерью, окончившей театральное училище и нашедшей работу здесь в ТЮЗе, вернулась в Омск.

Людмила Нюхалова

- Возвращались ли вы в город своей юности?

 - Побывать в городе своей юности с 47-го года не было возможности, хоть постоянно собиралась, а теперь не под силу. Пусть и жила я там в самые трудные годы, но до сих пор вспоминаю Тару с любовью».

Вопросы задавал Сергей Алфёров

Альманах "Тобольск и вся Сибирь - Тара" №16  Издательский отдел общественного благотворительного фонда "Возрождение Тобольска" 2012г.

Источник (Стр.248)

Использованы фотографии из семейного архива Л. Нюхаловой