Леонид Чашечников. Среди казённых биографий

А.А. Тихонов

Очерк опубликован в альманахе "Ex Libris" (г. Омск)

Биографическая справка… Иногда она не превышает пяти строк, а порой насчитывает несколько страниц. Эта выжимка жизни призвана рассказать всю непростую, полную надежд и разочарований творческую судьбу писателя. Но стоит нам вчитаться в биографические справки Леонида Чашечникова, публикуемые в Таре и Седельниково, в Омске и Астрахани, в Балашихе и Сергиевом Посаде, с удивлением обнаруживаем, что некоторые периоды жизни поэта переданы по-разному, а то и вовсе не упомянуты. В процессе работы с материалами о жизни и творчестве поэта я столкнулся как минимум с десятком вариаций его биографии. Составители биографических справок путали даты жизни и смерти, названия газет и журналов, населённые пункты и имена людей. И всё же костяк оставался неизменным – по-видимому, когда-то сам Чашечников написал для одной из книг краткий, ёмкий вариант своей биографии , а уже к нему случайные биографы добавляли последующие штрихи. Передо мной и сейчас лежит документ за подписью Леонида Николаевича, озаглавленный «Объективка» - заверенный автором, а значит наиболее правдивый вариант.

И всё же, если взять «Объективку» за основу и добавить к ней подтверждённые факты из жизни, мы получим относительно удачный вариант биографии. Не пять-шесть строк, конечно, иначе человеческой судьбе будет слишком тесно в казённых рамках. Итак, начнём…

Поэт и публицист Леонид Николаевич Чашечников родился 8 марта 1933 года в деревне Воскресенка Седельниковского района Омской области в семье Николая Тимофеевича и Марии Петровны. Прадед Леонида, Ефим Иванович Смолин, был одним из первых переселенцев, обосновавшихся в этих землях. В 1907 году к числу жителей сибирской глухомани добавилась семья Степана Дербенёва и начала отсчёт история деревни Воскресенка. Впрочем, некоторые ведут отсчёт именно от Смолина.

Если бы на месте, где когда-то жили и умирали деревни, ставили кресты и надгробия, мы бы прочли на одном из таких: «Воскресенка. 1907-1987». Восемьдесят лет – совсем молодая деревня, лишь начавшая врастать в дремучую таёжную историю. Именно в 1987 году из Воскресенки уехали последние жители, а четыре года спустя остатки рукотворным пожаром слизнуло покосившиеся заборы и пустые завалюшки. Люди расчищали место под поля, и там, где когда-то стояла деревня, вскоре уже собирали урожай. Не бурьяном обратилась малая родина поэта, но полем, которое кормит и поныне.

Много лет спустя, в интервью Чашечников напишет: «у нас в роду довольно прохладно относятся к родственным отношениям. Может потому, что с детства приучены «к автономному плаванью» по жизни. Все мы - дети предвоенного времени и начали ходить самостоятельно по земле с 14—16 лет. Не принято у нас сюсюкать, жаловаться, просить помощи и поддержки. С одной стороны, это вроде бы ненормально. А с другой — с младых ногтей вырабатывался навык сопротивляемости, «самости», независимости в суждениях и поступках...».[1]

Детство Леонида выпало на годы Великой Отечественной войны, забравшей из села почти всех мужиков, принёсшей голод и похоронки. Мальчишкам из Воскресенки и тысяч деревень пришлось стремительно взрослеть, не забывая об учёбе. В годы войны и после её окончания Лёня учился в Кукарской семилетней школе. Он оказался талантливым, сметливым юношей и пробовал себя в роли журналиста, став редактором школьной газеты «За учёбу», а когда на её страницах появлялись талантливые карикатуры, созданные его товарищем Сашей Захаровым, красноречивый и ироничный Чашечников добавлял к ним свои стихотворные подписи.

В 1948 году Лёня приехал в город Тару, где поступил в педагогическое училище, однако не прошло и двух месяцев, как парень разочаровался в выбранной профессии. Тогда мать буквально за руку привела сына в культурно-просветительскую школу. Больше было идти некуда, ведь набор абитуриентов в другие учебные заведения закончился, а культпросветщкола принимала будущих студентов до 1 ноября. Об этом учебном заведении, дававшем путёвку в жизнь многим талантливым ребятам, отдельный разговор. Из Культпросветшколы выходили будущие клубные работники, которым предстояло развивать культуру на селе, художники-оформители, музыканты, журналисты. Словом, Культпросветшкола, ныне с дерзостью именуемая в просторечье не иначе как «Кулёк», формировала на севере области будущую культурную интеллигенцию. Лёне предстояло стать самым известным её выпускником.

Чашечникову удалось поступить на художественно-оформительское отделение. Там его творческой натура смогла развернуться во всю ширь. У общительного и весёлого Чашечникова нашлось немало единомышленников и он, прозванный «Лёшей» или, дурашливо, «Лёшей Чашкиным», учился играть на баяне, писать первые хлёсткие стихотворения. А ещё «Лёша» оттачивал талант художника, да так умело, что и годы спустя, оставляя автографы на своих книгах, он иногда пририсовывал профиль усатого, смурного человека. Но это позже, а пока – молодость!

Завершив обучение в 1951 году, Лёня получил квалификацию организатора-методиста клубной работы. Педагоги культпросветшколы в ту пору не только обучали будущих культработников, но и заботились об их трудоустройстве. Не успели высохнуть чернила в документах их лихого выпускника, а Чашечников уже знал, что ему предстоит работать художественным руководителем в Знаменском районном доме культуры. И началось: сначала Знаменка, потом работа худруком и заведующим клубом в сёлах Пологрудово, Васисс, Имшегал.

Наконец, судьба занесла юношу в село Екатерининское, расположенное возле живописного кедрового бора, на берегу Иртыша. Жители села уверяют, что именно здесь Чашечников начал всерьёз писать стихотворения, а ветер с Иртыша вскружил ему голову. Юноша окунулся в омут любовных переживаний и вдруг… его ранние биографии все как одна обрываются на этом моменте, проматывая судьбу поэта к 1956 году, когда Лёня был принят в тарскую газету «Ленинский путь». Биографы, и сам Чашечников тоже, умалчивают о том периоде, когда юноша вдруг переменил судьбу и отправился на поиски себя не в близлежащий город Тару, а в далёкий, овеянный романтикой Кузбасс. То ли отправился залечивать разбитое в любовных драмах сердце, то ли себя искал. Так или иначе, в поздних вариантах биографии как у самого Чашечникова, так и у исследователей, находим упоминание, что в этот период он работал помощником комбайнёра (экая перемена деятельности для культработника!), а затем без малого три года работал крепёжником на одной из кузбасских шахт. Всё вроде бы встаёт на свои места, если прочесть стихотворение «Исповедь», в котором поэт пишет о неверной жене, а следом:

«Меня везли всё время и вели,

В забои шахт и в лагеря бросали –

Я умер бы, наверно, от любви,

Но от петли меня стихи спасали».[2]

Эти строки из самого, пожалуй, горького любовного стихотворения поэта – обнажённые чувства человека, которому нечего терять и который уезжает прочь. Вот только с Анной он встретился позже, а значит прочь от Екатерининского он уезжал после любовной неудачи с девушкой (с Екатериной ли, с Тосей из стихотворения «Покосы»?), или не уезжал вовсе… Был ли Кузбасс в жизни Чашечникова? Оставим этот эпизод его биографии будущим пытливым исследователям. Нам хотя бы стало понятно, откуда вдруг возникли «забои шахт» в его стихотворении, но как в ту же строку проникли лагеря? А выведенный шариковой ручкой профиль смурного старика словно отвечает: «Всё в будущем, всё будет…».

В 1956 году Чашечников вернулся в Омскую область (или всё же приехал из Екатерининского в Тару?), набравшись жизненного опыта, окрепнув творчески и переосмыслив свою жизнь. Он был принят на работу в отдел писем тарской районной газеты «Ленинский путь». Здесь его заприметил журналист и поэт, фронтовик Яков Горчаков и очень скоро Лёня Чашечников стал посещать заседания литературного объединения «Таёжные зори», которые незадолго до этого Горчаков организовал при редакции газеты. Вместе с ним в рядах молодых поэтов-журналистов оказались Михаил Сильванович и Михаил Белозёров.

Белозёров так вспоминал момент, когда впервые узнал, что друг пишет стихи: «… он серьезно попросил меня послушать и сказать свое мнение. Тут же заиграл баян, и запел Лёша, пытаясь делать это весело, но получалось печально: «Ну не хмурь же ты брови свои, нам с тобою поют соловьи...». «Это – не Есенин, – сказал Леша, допев до конца. – Это – Леонид Чашечников. Причем, с собственными словами и музыкой. – Я потом, усмехнувшись, добавил: – Между прочим, и собственным исполнением…».[3]

В литобъединении между ребятами установились крепкие дружеские отношения. Именно они услышали, как «Лёша» впервые читал своё стихотворение «Разговор со стаканом», в котором примерял на себя образ измученного жизнью, опустившегося алкоголика. Трагичность, во многом напускная, скорее позабавила собравшихся, а вскоре Чашечников прочёл на заседании «Таёжных зорь» полноценную поэму – «Александр Сибиряк», которую позже не публиковал ни в одной из книг. Сам поэт в 1994 году, в интервью[4] Вадиму Сукачу (всё же я назвал бы этот материал беседой), признавался, что поэма (он называл её «Сашка Сибиряк», и вовсе не уцелела.

В этот период времени он часто бывал в Екатерининском, где жили его мама и сестра Тамара, там же повстречал девушку по имени Анна, которая в 1957 году стала его женой. Семь лет спустя, в 1958 году Чашечников переехал в Омск. Поначалу работал на заводе им. П.И. Баранова, со слов самого Чашечникова, слесарем-наладчиком, художником-оформителем и сотрудником заводской газеты. Позднее – в многотиражках «Сельский строитель» и «Молодой сибиряк». Стихи Чашечникова, положенные на музыку Бориса Яркова, стали одной из наиболее известных песен о городе на Иртыше – «Омские вечера».

В 1964 году Леонид переехал в Астрахань, где к тому времени жили его сестра Тамара, ранее перебравшаяся к отцу. В Сталинграде (Волгограде) в 1969 году вышла из печати первая его книга «Я боюсь тишины». До 1981 года в местном издательстве было выпущено ещё четыре книги поэта: «Россия, женщина, берёза» (1972), «Журавлиный зов» (1979), «Сроки» (1981) и «Краски осени» (1981). Он работал в районной газете «Заря Каспия» (с 1969 г., на должности «литературного сотрудника»), периодически публикуя журналистские материалы в центральных газетах, таких как «Советская Россия» и «Сельская жизнь». С 1976 года руководил литературным объединением «Высота» при Доме культуры строителей, в котором работал с молодыми поэтами по принципам, заложенным ещё Яковом Горчаковым, воспитав плеяду талантливых поэтов.

Важной вехой для Чашечникова стал приём в 1977 году в Союз писателей СССР. Процесс был длительный и сопровождался окололитературными интригами, однако, мнение известного поэта Михаила Луконина и редактора журнала «Москва» Михаила Алексеева о безусловной творческой одарённости Чашечникова сыграли свою роль.

К моменту вступления в писательскую организацию Чашечникову было 44 года, однако, невзирая на позднее признание заслуг профессиональными писателями, в творческом развитии Леонид останавливаться не собирался и в 1979 году, по направлению областной писательской организации, отправился в Москву для обучения на Высших литературных курсах при Литературном институте им. А.М. Горького.

В период обучения квартировал в крохотной деревне Семенково, расположенной между городами Краснозаводск и Сергиев Посад. В деревне к тому времени, по примеру соседних городов, уже начали появляться многоквартирные дома, но дух русской деревни здесь ещё чувствовался, что давало поэту творческих сил, позволяло отдохнуть от шумной суеты столицы. В 1980 году участвовал в творческой командировке на Чукотку. Чёрным днём для поэта стал четверг, 21 августа 1980 года, когда умер его отец, Николай Тимофеевич, который был похоронен на кладбище посёлка Трубный Астраханской области.

В 1981 году 48-летний Чашечников с красным дипломом окончил обучение. Среди предметов, которые преподавали поэту, были: «История зарубежной философии», «История зарубежной литературы», «История русской литературы», «Психология творчества», «Кинодраматургия», «Театральное искусство», «История музыки» и многое другое.

По окончании Высших литературных курсов Чашечников получил от Союза писателей СССР двухкомнатную (по другим данным – трёхкомнатную) квартиру в подмосковном городе Балашиха, а в столичных издательствах с разницей в несколько лет вышло три его книги: «Время жатвы» (1982), «Лебедь-песня» (1989) и «На круги своя» (1993). Популярный исполнитель Эдуард Хиль спел песню «Горькая свадьба» на стихи поэта, а сам Чашечников избран в Балашихе председателем районного Земского Совета.

На излёте советской эпохи Чашечников продал жильё в Балашихе и купил однокомнатную квартиру в Семенково, где довелось жить несколькими годами ранее. На сэкономленные от продажи квартиры в Балашихе купил автомобиль «Волга», для поездок на котором нанимал личного водителя. Вся судьба поэта наполнена странными перекличками. Вот и про машину свою он говорил подмосковным товарищам, де, в Астрахани, в гостях у сестры бывает редко, а машина своим названием напоминает о дороге к Волге, к стенам астраханского кремля.

 В 1994 году поэт в последний раз побывал на малой родине, в Омской области. Встретился со старыми друзьями, выступил в Таре на 400-летии города, с горечью узнал о смерти своего учителя, Якова Горчакова, который скончался как раз в эти дни.

Несколько лет спустя, по дороге из Семенково в Астрахань, у его «Волги» сломался двигатель, и поэт продал машину, издав на вырученные деньги свою главную, последнюю прижизненную книгу «Русская Голгофа» (Сергиев Посад, 1999).[5] Денег хватило на выпуск 500 экземпляров, с реализации которых планировалось собрать немного денег для дополнительного тиража. По меткому замечанию поэтессы Дины Немировской у него получилась «мудрая книга много страдавшего человека».[6] Первый том планируемого двухтомника.

К этому моменту Чашечников и сам страдал от «поломок мотора» - он пережил уже два инфаркта, здоровье подводило. Чашечников освоил компьютер и самостоятельно набирал стихотворные тексты и письма в электронном формате, распечатывал и лишь затем размашисто ставил автограф – руки не слушались, писать было тяжело, к тому же поэт терял слух.

Последние творческие вечера состоялись осенью 1999 года в Краснозаводске и Сергиевом Посаде и все собравшиеся видели, как непросто Леониду Николаевичу выходить к публике. 17 декабря поэта не стало. Он умер в больнице от третьего инфаркта. Похоронен на Рогачевском кладбище в деревне Семенково Сергиево­-Посадского района Московской области. На могиле поставлен камень с портретом и надписью: «Поэт Чашечников Леонид Николаевич».

С 2003 года в Володарском районе Астраханской области, где довелось жить поэту, вручают литературную премию его имени, а в 2013 году инициативу переняли тарчане, которые регулярно проводят литературные чтения имени Л.Н. Чашечникова и вручают премию. Краеведы, писатели и общественники выступили с инициативой присвоить имя Леонида Чашечникова Тарской центральной районной библиотеке и, после долгих споров, осенью 2021 года было принято положительное решение. Библиотеке имени Чашечникова быть!

Михаил Сильванович писал: «…это типичная жизнь таланта, умещенная в один мотив, в одну песню, в которой ни строчки, ни слова нельзя перепеть иначе».[7] А уместится ли биография такого человека в один абзац? Можно ли не запутаться, перечисляя города и сёла, когда «Много было родин у поэта…»? Однозначна ли фигура Чашечникова? Нет, не уместится, нельзя не запутаться, не однозначна… Нет в вышеописанной биографии чреды его свадеб и разводов, имён детей... А названия книг есть, уж не дети ли они ему? Дети, можете не сомневаться! И если пытаться рассказать о столь ярком и неоднозначном человеке, нужно зарываться в архивные документы, штудировать воспоминания современников, письма, малозначимые, казалось бы, заметки и от детали к детали собирать историю жизни одного из непрочитанных, не оценённых по достоинству поэтов. Ведь по-иному смотришь на мир, если убеждён, что жизнь соткана из удивительных мелочей, из разноцветных лоскутков…